Горнорабочие - Страница 18

- Я не пойду, тятька, не пойду! Оленка - бука!

- Ганька, дай-ка плетку!

Колька остался этим недоволен, закуксился и, испугавшись угрозы отца, полез к Елене и покрылся ее фартуком.

- Оленка! гли, какая игрушка-то,- и он не давал ей покою с своей пискулькой: пойдет она, он за ней - и теребит ее за сарафан, или перед ней станет и давай пикать. Это пиканье вывело отца из терпенья.

- Ах ты, проклятой парень! - и он встал. Колька вмиг спрятался под кровать, но отец все-таки пнул его ногой, отчего Колька заревел на всю избу и тогда только замолчал, когда отец погрозил ему плеткой. Опять Гаврила Иваныч сел за работу, а Елена села около него и стала починивать отцовскую сермягу, с кожаным воротником и обшлагами у рукавов; Ганька тоже заштопывал материны башмаки.

Несмотря на то, что кожа не держала ниток, рвалась, Ганька ковырял башмак. Отец тоже ругался, что кожа на сапоге износилась. Он теперь, кажется, только о том и думал, как бы ему похитрее започинить; его бесило то, что дратва рвалась, кожа лопалась хуже, он плевал с досады то на сапог, который починивал, то на пол, то приговаривал разные любимые словца. Ганька вторил отцу, которому почему-то вдруг не понравилось, что сын бездельничает.

- Чево ты дратву-то рвешь попусту, шельмец ты экой!

- Я, тятька, чиню.

- Так чинят? Брось!

Танька забился на полати и там продолжал свою работу. Только одна Елена сидела смирно. Она сидела на лавке, спиной к отцу, около окна, и молча заштопывала прорехи и дыры сермяги. Ни одного шепота она не произнесла, ни одной морщинки не было на ее лице, только ей надоели мухи, и тут она молча отмахивалась от них. Колька ее не беспокоил: он нашел себе товарища в коте, которого он бесцеремонно таскал по полу за хвост, любуясь своим искусством и ловкостью отвертываться от лап кота, который пищал. Наконец, кот вырвался, вскочил на печку и стал облизываться, злобно глядя на Кольку, как будто думая: уж не буду же я, коли так, спать с тобой. Он пошел по перекладинке, сделанной от печки к стене для сушенья тряпок и белья. Шел он, как видно, к Елене. Между тем Колька делал свое дело: он вскарабкался на печь, нашел лучину, бросил ее с хохотом в кота, кот соскочил на лавку, а Колька свернулся на пол и заревел… Все не торопясь встали и подошли к Кольке, который расшиб себе левое колено до крови и лоб, но неопасно. Отец заругался, стал искать плетку, но не нашел плетки. Долго ревел Колька; ногу Елена обернула тряпкой, на лбу остался большой синяк, и через час Колька угомонился и по-прежнему стал баловать, только прихрамывал на левую ногу. Ему уже не в первый раз приходится падать с печки.

Елена все работала, а в голове ее шла своя работа. "Што-то Илья делает?" - думала она, и долго думала она на эту тему. Заслышит она брань отца на дратву или на мух, и думается ей: "Отчего это он такой злой! Хоть бы умел починивать-то! А тоже хвастается, што он сапоги да башмаки умеет мастюжить". Она старалась отыскать причины: почему отец у нее такой злой? зачем он драчун такой? Придет с работы - мать ругает, весь день на ребят кричит, а ладом не скажет; на работу пойдет - тоже ругается… "Нет, он добрый. Иной бы выгнал меня из дому, избил бы". И она тяжело вздохнула; в это время она так любила отца, что скажи он ей: Олена, поди-ко, сходи в рудник за топором - пошла бы. Она не думала теперь об матери, как будто бы и не бывало ее.

- Ганька! поди-ко к Федосееву: попроси табаку. Ганька пошел, за ним поскакал и Колька, подпрыгивая.

- Скоро свадьба-то, мила дочь? - спросил отец ядовито, когда мальчуганы ушли; голос его дрожал.

- Чья, тятенька?

- Чья? Твоя! Елена промолчала.

- Что ж, ну, и ступай, и не ходи сюда, штобы и праху твоего здесь не было. Что ж ты буркалы-то в окошко уставила? Али Илька идет?

Елена молчит: в глазах двоится, в голове жар. "Умереть бы уж!" - думалось ей невольно.

- С богом, мила дочь, с богом, Оленка.

"Буду же я молчать!" - думает Елена, и в первый раз в жизни она осердилась на отца. Хотелось ей плакать, да слезы не шли.

- Что же ты спасибо-то не сказываешь, дура? Ты в ноги должна мне поклониться. - Отец, говоря это, улыбался, но как улыбался! Его душило горе, и он не умел выразиться как-нибудь так, чтобы дочь почувствовала всю гадость своего поступка. Жена его поступила бы иначе: она бы целый день проворчала, прибила бы дочь, как умела, на другой день она бы не стала ругаться, а у Гаврилы Иваныча не было такой храбрости, да и охоты не было. "Бить, так было бы за что бить, а то стоит,- еще греха наживешь".

- Оленка! - вдруг крикнул отец и стал глядеть на спину дочери; в левой руке был сапог с шилом, а в правой дратва с щетиной.

Елена молчит.

- Кому я говорю - стене, што ли? А?!

Елена молча повернулась к нему лицом. Она плакала.

- Послушай ты, дура набитая, дурака отца: што тебе за дурь пришла в голову?.. а? Елена молчит, плачет.

- Тебе говорят! Я вышибу из тебя эти нюни-то. У-у!! - и он заскрежетал зубами.- А вот те сказ: Плотникову я все ноги обломаю, коли он еще сюда придет. Всем закажу то же сделать. Слышишь!.. не выдам я тебя за него замуж… Тебе говорят!

- Тятенька! я ни за кого не пойду больше.

- Ладно. Слушай, мила дочка. Ты думаешь, я не знаю, што тебе хочется замуж, - знаю. А Плотников тебе не пара, потому приказей, а ты мастерская дочь. Да и Ильке отец не дозволит жениться на тебе, потому он мастер.

- Я ни за кого не пойду…

- Я тебе говорю по-отцовски, потому эти дела знаю. Илька дурит, это я и ему скажу, и всем скажу. Найдем жениха по своей братьи.

- Тятенька!

- Дура ты, девка. Мне, што ли, не обидно это, да дело-то такое… такое, што Илька на тебе не женится. Вот што обидно-то; и я этова не желаю, потому не хочу родниться с подлыми людьми. И выброси ты эту дурь из головы. Да разве мало нашева-то брата. Э!..